Том 5. Война. Земля родная. Алый мак. Фимиамы - Страница 29

На верху горы.
Метит острый штык
Прямо в грудь сестры.

«Венцы печали…»

Венцы печали –
Отрада плачущих невест.
Мы каждый вечер их встречали
У перекрёстка, там, где крест.

Идут, рыдая.
К босым ногам их никнет пыль.
Там, у креста, печаль седая
Кровавую им шепчет быль.

Генриетта

Генриетта, Генриетта!
Я зову.
Спряталась ли где-то
Ты в траву?
Стариков не видно,
Сад их нем,
Дом, – глядеть обидно! –
Кем разрушен, кем?

Генриетта, Генриетта,
Где же ты?
Помнишь это лето,
Как с тобою мы гуляли
В чистом поле и сбирали
Там цветы?

Где дорога
Вдаль вела,
У порога
Ты меня ждала,
Так светла и весела.
Генриетта, Генриетта,
Ты была легко одета,
В белый шёлк одета.
Жемчуг был на шее,
Но твоя краса
Жемчуга милее.
Ты беспечно улыбалась,
Звонко, звонко ты смеялась,
И в ту пору развевалась
За спиной твоя коса.
Ты любила быть простою,
Как весна,
Так светла душою,
Так ясна.

Мы играли,
Мы шутили,
Мы друг друга догоняли,
И ловили,
И сбирали
В это лето
Мы цветы.
Генриетта, Генриетта,
Где же ты?

Генриетта знала
Все дороги, все пути.
Где и как пройти,
Генриетта знала.
Ей пруссак сказал: «Веди!»
Генриетта побежала
Впереди,
Путь пруссакам указала
Под шрапнели,
На штыки,
Но убить успели
Генриетту пруссаки.

Генриетта, Генриетта,
Если есть у Бога лето,
Если есть у Бога рай,
Ты в раю играй.

Гадание

Какой ты будешь, Новый год?
Что нам несёшь ты? радость? горе?
Идёшь, и тьма в суровом взоре,
Но что за тьмою? ппамень? лёд?

Кто разгадает предвещанья,
Что так невнятно шепчешь ты
У тёмной роковой черты
В ответ на робкие гаданья?

Но как в грядущем ни темно,
И как ни мглисты все дороги,
Мне на таинственном пороге
Одно предвестие дано:

Лишь только сердце бьётся верно,
А все земные бури – дым;
Всё будет так, как мы хотим,
Лишь стоит захотеть безмерно.

Фимиамы

«На что мне пышные палаты…»

На что мне пышные палаты
И шёлк изнеженных одежд?
В полях мечты мои крылаты,
Подруги сладостных надежд.

Они летят за мной толпами,
Когда, цветам невинным брат,
Я окрылёнными стопами
Иду, куда глаза глядят.

Слагать стихи и верить смело
Тому, Кто мне дарует свет,
И разве есть иное дело,
Иная цель, иной завет?

«В ясном небе – светлый Бог Отец…»

В ясном небе – светлый Бог Отец,
Здесь со мной – Земля, святая Мать.
Аполлон скуёт для них венец,
Вакх их станет хмелем осыпать.

Вечная качается качель,
То светло мне, то опять темно.
Что сильнее, Вакхов тёмный хмель,
Или Аполлоново вино?

Или тот, кто сеет алый мак,
Правду вечную один хранит?
Милый Зевс, подай мне верный знак,
Мать, прими меня под крепкий щит.

«Бывают дивные мгновенья…»

Бывают дивные мгновенья,
Когда насквозь озарено
Блаженным светом вдохновенья
Всё, так знакомое давно.

Всё то, что сила заблужденья
Всегда являла мне чужим,
В блаженном свете вдохновенья
Опять является моим.

Смиряются мои стремленья,
Мои безбурны небеса.
В блаженном свете вдохновенья
Какая радость и краса!

«В пути томительном и длинном…»

В пути томительном и длинном,
Влачась по торжищам земным,
Хоть на минуту стать невинным,
Хоть на минуту стать простым,

Хоть краткий миг увидеть Бога,
Хоть гневную услышать речь,
Хоть мимоходом у порога
Чертога Божия прилечь!

А там пускай затмится пылью
Святая Божия тропа,
И гнойною глумится былью
Ожесточённая толпа.

«Скифские суровые дали…»

Скифские суровые дали,
Холодная, тёмная родина моя,
Где я изнемог от печали,
Где змея душит моего соловья!

Родился бы я на Мадагаскаре,
Говорил бы наречием, где много «а»,
Слагал бы поэмы о любовном пожаре,
О нагих красавицах на острове Самоа.

Дома ходил бы я совсем голый,
Только малою алою тканью бедра объяв,
Упивался бы я, бескрайно весёлый,
Дыханьем тропических трав.

«Благодарю тебя, перуанское зелие!..»

Благодарю тебя, перуанское зелие!
Что из того, что прошло ты фабричное ущелие!

Всё же мне дарит твоё курение
Лёгкое томное головокружение.

Слежу за голубками дыма и думаю:
Если бы я был царём Монтезумою,

Сгорая, воображал бы я себя сигарою,
Благоуханною, крепкою, старою.

Огненной пыткой в конец истомлённому
Улыбнулась бы эта мечта полусожжённому.

Но я не царь, безумно сожжённый жестокими.
Твои пытки мне стали такими далёкими.