Том 5. Война. Земля родная. Алый мак. Фимиамы - Страница 17

Печаль в груди была остра,
Безумна ночь, –
И мы блуждали до утра,
Искали дочь.

Нам запомнилась навеки
Жутких улиц тишина,
Хрупкий снег, немые реки,
Дым костров, штыки, луна.

Чернели тени на огне
Ночных костров.
Звучали в мёртвой тишине
Шаги врагов.

Там, где били и рубили,
У застав и у палат,
Что-то чутко сторожили
Цепи хмурые солдат.

Всю ночь мерещилась нам дочь,
Ещё жива,
И нам нашёптывала ночь
Её слова.

По участкам, по больницам
(Где пускали, где и нет)
Мы склоняли к многим лицам
Тусклых свеч неровный свет.

Бросали груды страшных тел
В подвал сырой.
Туда пустить нас не хотел
Городовой.

Скорби пламенной язык ли,
Деньги ль дверь открыли нам, –
Рано утром мы проникли
В тьму, к поверженным телам.

Ступени скользкие вели
В сырую мглу, –
Под грудой тел мы дочь нашли
Там, на полу.

Весёлая народная песня

(На четыре голоса)

Что вы, старцы, захудали,
Таковы невеселы,
Головы повесили?
«Отошшали!»

Что вы, старые старухи,
Таковы невеселы,
Головы повесили?
«С голодухи!»

Что вы, парни, тихи стали,
Не играете, не скачете,
Всё ревёте, плачете?
«Тятьку угнали!»

Что вы, детки, приуныли,
Не играете, не скачете,
Всё ревете, плачете?
«Мамку убили!»

«Так жалки, так убоги!..»

Так жалки, так убоги!
Безжалостен и строг!
Измять босые ноги
Безмерностью дорог.

Твои ли, наши ль муки,
О, как нам разгадать!
Корой мозольной руки
Зачем-то заковать.

Невинная стихия!
Тебя ль к Суду привлечь?
Вложить в уста людские
Такую злую речь.

«Я спешил к моей невесте…»

Я спешил к моей невесте
В беспощадный день погрома.
Всю семью застал я вместе
Дома.

Все лежали в общей груде…
Крови тёмные потоки…
Гвозди вбиты были в груди,
В щёки.

Что любовью пламенело,
Грубо смято тёмной силой…
Пронизали гвозди тело
Милой.

«Проснусь я и думаю снова…»

Проснусь я и думаю снова:
Ну, чем же сегодня опять,
Безумство блаженства земного,
Меня ты затеешь пытать?

Под яркой улыбкою Змея,
Над зыбким движеньем волны,
Какая дневная затея
Заменит мне милые сны?

Глаза бы мои не глядели
На эти кабинки, на пляж,
Но всё-таки встану с постели, –
Весь день проваляться нельзя ж!

«В доме шатки половицы…»

В доме шатки половицы,
В небе блещет яркий диск.
Докучает голос птицы.
Скучно-звонкий визг и писк.

Глаз не зорок и не меток,
Душен телу вечный плен.
Кто же хочет этих клеток,
Этих окон, этих стен?

Город Женевьевы

Не стремися в тот город, где царит Женевьева.
Госпожа Женевьева беспощадна во гневе.
Ей не скажешь спасибо, госпоже Женевьеве,
Не похвалишь тот город, где царит Женевьева,
Непреклонная, злая, но прекрасная дева,
Что мечтает жестоко о кровавом посеве.
Не стремися в тот город, где царит Женевьева.
Госпожа Женевьева беспощадна во гневе.

«Земная жизнь везде всё та же…»

Земная жизнь везде всё та же,
Всё тот же люд, и тот же труд,
И те же тихие на страже,
И тот же непреклонный суд.

И что бы небо ни вещало,
И как бы гром ни грохотал,
И как бы сердце ни дрожало
От тёмной боли тайных жал, –

Везде, всегда одно и то же,
Всё повторяется в веках,
И радость жизни так похожа
На боль, омытую в слезах.

«Не сказал мне ласкового слова…»

Не сказал мне ласкового слова
И ушёл, мечтая о другой.
Я к разлуке уж была готова,
Истомлена вещательной тоской.

Ну так что же! Буду гувернанткой,
Позабуду яркие мечты,
Жизнь отбуду скромной иностранкой,
Храня сентиментальные цветы.

Я умру, вздохнувши так же ровно;
Возвестит газетный некролог:
«Незабвенная Любовь Петровна
Скончалася, наш милый, верный друг».

Пьяный поэт

Мне так и надо жить, безумно и вульгарно,
Дни коротать в труде и ночи в кабаке,
Встречать немой рассвет тоскливо и угарно,
И сочинять стихи о смерти, о тоске.

Мне так и надо жить. Мучительную долю
Гореть в страстном огне и выть на колесе
Я выбрал сам. Убил я царственную волю,
В отравах утопил я все отрады, все.

«Цветы дня наглых, вино дня сильных…»

Цветы дня наглых, вино дня сильных,
Рабы послушны тому, кто смел.
На свете много даров обильных
Тому, кто сердцем окаменел.

Что людям мило, что людям любо,
В чём вдохновенье и в чём полёт,
Все блага жизни тому, кто грубо